<...>
А не крови, бегущей из порванных жил.

Если вздыблена шерсть, если страшен оскал,

Расспроси-ка сначала меня, как я жил.

Я в кромешной ночи, как в трясине, тонул,

Забывая, каков над землёй небосвод.

Там я собственной крови с избытком хлебнул —

До чужой лишь потом докатился черёд. (с)

Этот лязг адских звуков, рвёт чувствительные барабанные перепонки.  Он начал новую жизнь , оставшись в холодной тьме. Он никогда не боялся. Чувство страха не ведомо. Боится ли он смерти на самом деле? Боится ли он оказаться в царстве Хель и увидеть Хейльхем своими глазами и ощутить все муки преисподней. Боится. Всем ведом страх. Все  ощущают, как он расползается ядовитым плющом и опутывает вены. Можно лишь замаскировать его, можно лишь отчаянно не верить, но этот момент наступит рано или поздно. Будучи юношей, он был уверен,  его место вечной жизни его души будет небесный чертог в Асгарде для павших в бою, рай для доблестных воинов. Вальхала, вот куда он попадёт, после битвы. Битва в которую он рвался, битва которая должна была, выпустить дикий необузданный нрав юнца, возомнившего себя  сильнее всех. Но всё это давно окутано туманом. Ребяческая бравада доблести и силы, сгинула и осталась позади. Он не боится смерти и никогда не боялся. Он заслужил своё место, он заслужил занять место в небесном чертоге. Но теперь он готов был бы вступить в Асгард, не в мирок, для доблестных воинов, павших в бою и не выпустивших оружие. Он сам Бог!

Неужели Хейльхем? Немой вопрос застывает в испуганных глазах. Он потом проклянёт себя, но острыми  прорезями, он растекается по телу. Не может быть, немыслимо! Страх,сменяется яростью, дикой необузданной, по настоящему животной. Он даёт ей волю, от того, что загнан в угол и ощенившись он будет драться.
Он не мог оказаться в преисподней. Неужели гнев богов? За силу, что он не контролировал. Но разве сами Боги не воспевали эту силу, которой должен гордиться человек, отвагу и не выпускать меч из рук. Служительницы валькирии подберут тело павшего в бою и да воздастся ему в Вальхале за его доблесть. Так почему он гневаются на него? За то, что поставил себя на одну ступень, забыл, что  нужно молить их перед каждым походом о силе... За высокомерие? Возможно? За ту гордыню, что всегда подстрекала юнца на подвиги, за ту гордыню, что травила исподтишка, ты лучший.  Нет... Боги просто испугались! Именно, они испугались....

Он всегда был таким, сильным, упрямым, смелым воином. Но горделивым, излишне гордым, независимым. Диким, если так могла бы сказать его мать не подбирая слов. Как маленький ощетинившийся волчонок. Психовал, скалил зубы, огрызался. Ему не был указ даже отец, правда его он побаивался. И долг, страх перед Богами, делал своё дело. Такой он был с детства и ему прочили - он станет великим воином. Но он это знал. Знал всегда, что создан, что бы занять место отца. Вести воинов в новые походы, на новые земли. Вступать в сражение и побеждать.  Тактика- не его конёк, излишняя изворотливость и хитрость, нет. Грубая сила, как у северного одинокого волка.
Но потеряв отца в бою, он был подавлен. Он понял, единственный раз в жизни, что потерял кого-то важного  и дорогого. Но гордыня снова шепнула- ты мог бы лучше, ты мог племя привести к победе. Ты освободишь деревню от власти римских генералов, ты захватишь своё. И он забыл о том, что должен был оказать честь Богам. И что стало бы с его душой, если бы их мать не  отдала всё, ради спасения своих детей.
Это были далёкие столетие, далёкие тысячелетие.  Он не видел многих стран, но плавал с отцом за море. Он  видел как куётся оружие, как строятся корабли. Не раз, его будущее рисовалось в алой крови жертв как великим.  Но ни одна из жриц не могла сделать того, что сделала их мать.
Поляна, освещённая  светом горящих факелов. Тропинка, поросшая фиолетовыми цветами, что собирала   Дангельдис. Их мать наделила детей даром, силами, что стёрли границы, что сравняли их с владыками морей и подземных царств....

Повсюду царил холод. Он чувствовал это каждой клеточкой голой кожи, но виски покрылись бисеринами пота.  Он помнил из своей жизни многое, каждый день и каждую минуту, каждое обращение, каждую смерть. Мозг функционировал безупречно,  тело  не подчинялось. Перед глазами мутнеет, а картинки всё больше утверждают - вот она преисподняя.
Он чувствует злость, снова злость на мать. Даже угаснувшая жизнь, угаснувшее сердцебиение, женщины давшую жизнь, давшая власть и такое могущество и вознамерившаяся его забрать. Неужели ведьма всё таки смогла? Смогла отправить детей в преисподнюю, детей которых сама и сотворила?

Оказалось хуже. И виски сдавливает всё сильнее. Кейльхарт бьёт со всего размаху по невидимому барьеру, что держит его вдали от остальных, но  одновременно и рядом с ними. В одной коробке. Странной, пугающе странной.
- Успокойся, брат! - чуткий слух слышит в спину. Эта демократичность уже достала его. И эта подверженность всем, кто ласково напоёт на ухо любой бред.   Загоревшиеся глаза говорят, он не собирается успокаиваться, не собирается подчиняться. Воин севера не деревянная кукла, которую можно оставить на полке и запереть. Он не одомашненный волк, что бы делать из него паршивую псину.
- я ещё не забыл, кто мы... - рыкнул альфа и отошёл от порога. Сжатые кулаки, вздувшиеся вены и сжатые зубы от бессильной злости. Ведьминская магия не выпускала, заперев его на ощутимой площадь. Он метался из угла в угол и наконец сел.  Под весом его тела, кровать скрипнула.  Кейльхарт
громко выдохнул. Со временем страх уступал любопытству. Но всё равно острый слух и он всё время оглядывался, резко вставал и обходил кругом. Кровать. Это вещь определёно на неё похожа. Только...Кейльхарт  по началу аккуратно пробовал прикоснуться к ткани и  качал головой, цедя ругательства.  И эти звуки, похожие на вибрации, на жужжание, сводили с ума.
Прошло пару дней с того момента,как они оказались здесь. Преисподняя это или нет, он так и не смог понять, остальным, похоже нравилось здесь. Но не ему. Как щенок на привязи. И всё вокруг...
Он очнулся придя в себя в этом же месте. Первая мысль - они  в аду. А крики матери, мольбы, угрозы воплотились в реальность. Поздно. Лишь это успел подумать Кейльхарт поднимаясь с деревянного пола.  Преисподняя выглядит так?  Свет горят ярко, как тысячи факелов. Горит в каждом уголке дома. Гортанный рык и тихий оскал. Он готов к любому повороту, осматривая место, где они оказались. Они. Старший не сразу понял, что братья и сёстры здесь же, рядом. Гораздо больше очнувшегося вождя занимало то, куда они попали. Мысли о  том, что Вальхала или Хейльхем, стали явью не покидали.
И эта девушка...Она говорила много, но разобрать таинственный язык он не смог. Кто она? Кейльхарт долго щурился, гортанно рыча, стоило хоть одному движению разозлить вервольфа. Впервые в жизни он ощутил какого это испугаться.
Выпущенные когти сдирают кожу ладоней до крови. Он неровно дышит от того, что не понимает, не принимает и сейчас бы обернуться и рвануть в лес, ступая лапами по лесной подстилке. Броситься на оленя и растерзать его, дав волю животной ярости. И он даёт, резко встав он рванул первое, что попалось под руку. Грохот и звон разбившегося стекла, пугает его и он отскакивает в противоположную сторону. Тяжело дышит.  Незнакомые, пугающие звуки. Он шепчет проклятия Богам и готов выкрикнуть и кричит: Он не боится мук преисподней!  Он бессмертен ! Он волк, который будет драться и заключение не изменит ничего! Он не верит ни чьим словам,  которые не разбирает. Он не понимает, но знает, как не должно и не может быть. Это всё ход странников. И он постоянно говорит об этом семье, что странники их отправили сюда, что странники убившие мать мстят и они должны выбраться. И снова весь мир будет  у их ног, весь мир будет лежать перед их семьёй и они буду жить вечно.

Отредактировано Keilhart Alframson (2016-08-07 01:21:23)

Помни Кейльхарт. Женщину нужно уважать. Вкрадчивый голос отца. И молодой мужчина закатывает глаза. Попытки отца смягчить его нрав супругой, не увенчались успехом.  Отец столько раз говорил, что женщина это хранительница домашнего очага, женщина создаёт благо и уют семейного дома. Женщина главнее всего и его задача защищать её и хранить от всех невзгод.  Наука будущего мужа, Кейльхарту удавалась с трудом. Вспыльчивый нрав не смогла обуздать даже самая кроткая и милая девушка в их деревне, что уж говорить о той фурии, что решила, что какая то ведьма, сможет указывать альфе этой стаи?
Он зал. Горящие глаза цвета луны, сдавленный гортанный рык. Он упёрся, отступая, в стоящий комод и отшатнулся от того звука, что издала эта деревяшка. Вдох выдох. Грудная клетка поднимается не ровными скачками. Лицо постепенно принимает человеческий облик. Если конечно по сегодняшним меркам, принять обросшего с бородой мужика, нормальным и человеческим. Он подёргивает плечами.
Кажется слишком рано. Хлопок двери. Он учуял её запах, похожий на что то резкое, но переплетённое травяным отливом. Он пару раз поморщился, находя этот запах мерзким.  Хотя далеко не вс пахли так отвратительно. Он улавливал и другой шлейф, но пока не мог понять, почему они так различаются.
Мир давно утратит свою обычность, мир давно перестал быть таки,каким его запомнили они. И его это злило, его это пугало. Бессмысленный отчаянный рык, загнанного в угол зверя. таковы инстинкты. Он не знает, что делать,как приспосабливаться, но знает точно, в ловушке у женщины он не будет никогда!
Одетый по пояс, но уже хотя бы привыкший к джинсам, он стоял посреди комнаты, смотря на разбитый светильник. Раздражённые глаза, наливающиеся желтоватым отблеском, он поднимает неохотно, от самых носков её обуви, до её светловолосой макушки. Лицо перекашивает злостью. Она снова что то кричит, машет руками и одной громкости голоса и её лица, хватит, что бы понять: она раздражена. Вот только он не понимает какого чёрта. Как мир так мог перевернуться, что женщина позволяет себе...такие наряды, так повышать голос и управлять. Да будь она хоть ведьмой, хоть кем.
Острая вспышка боли, словно вонзили в виски меч и несколько раз провернули,как бур. Кейль, сжал зубы и опустился на колени, сжимая виски. Вопреки этому звериный оскал не пропал, наоборот, выступившие когти, налитые яростью глаза. Он метался из последних сил,ю не вынося контроля над собой. Но понятие не имел, что происходит вокруг. Объяснения это девицы, коряво произносящей слова и объясняющей, что они проспали много сотен и даже тысячу лет. И вот сейчас, наступили века, а их время осталось далеко в прошлом. Это не укладывалось в голове. И каков мир сейчас?  Каков он в это столетие? Он не знал. Просто не знал, но отчаянно пытался вырваться из этого дома, где многие из предметов современности, вводили в храброго вождя древнегерманского племени в испуг. Он бормотал проклятия Богам, но  рычал проклятия и обещания, что вырвет её сердце собственными руками и оторвёт ей голову. Складываясь от адской боли в голове, опускаясь на пол. Пока животная ярость загнанного в угол волка не дала выход, пока он не прочертил глубокой борозды выступившими когтями  прямо через ковролин и скрежет  расцарапанных досок наполнил комнату.  Он едва не обратился полностью, ещё сохраняя в себе человечность, что бывало крайне редким явлением.  Резкий рывок. Медленней обычного.  Он оседает снова не доставая всего лишь шага до её горла. Он слышит стук её сердце и не разбирает её гневный шёпот.
- Я убью тебя, - рычит он на ломанном английском.
Она уже приносила его, пыталась заставить хоть кого то научать пользоваться благами человечества, доступное в этом веке.
Единственная кого он слушал, была его младшая сестра. Единственные женщины, которые были достояны его заботы и его жертвы, были его сестрами. Он с нервозностью, но под назидательством  братьев выслушал Данегильдис. Выслушал её слова о этом времени, о том, что они должны быть благодарны Богам, что они очнулись ото сна. И они могут, снова вернуться в этот мир.  Что прошло много много лет и появилось много чего не познанного. Именно из рук сестры он взял книжку, которая должна даровать им связь с миром. Научиться понимать его. 
- Выпусти нас отсюда.  Думаешь сможешь меня держать тут вечность? Это хуже сна.  Убить меня ты всё равно не сможешь, а ведьмы...кажется смертны. Он специально пытается проговорить каждый звук, что бы она его поняла.  Он сжимает кулаки, так что, кажется слышит хруст собственных костей. Если бы не сестра, он бы не притронулся к этой странной рукописи.

Мы сочиняем ужасы,
что бы помочь себе справиться с реальностью (с)

Его силы ещё не восстановились. Он ещё не принял свою форму. Долгий сон, за сводами каменного склепа давал свой отпечаток. Или это происки этой ведьмы? Но он злился от беспомощности, хоть и понимал: ему просто нужно прийти в форму.  Ему нужно привыкнуть, нужно освоиться, что бы снова стать тем, кем он был тысячи лет назад.  Рим пал, падёт эта хлипкая хижина,какие бы чары её не защищали.  И лишние подтверждение одному очень важному факту, длиною во всю его жизнь- ведьм, что тебе не союзники, лучше не оставлять в живых.
Верёвка склизкой змеёй, извиваясь опутывает руки и затягивает узел. Тугой, сильный, не заботясь о том,как смещаются суставы. Больно, но не смертельно,в отличие от неё. Стоит ему собраться с силами и она не успеет даже этого, не говоря о том, что насмешливая улыбка больше не тронет по синевшие губы, когда его руками без сожаление сломает её шею.
Он дёргает руками, но узлы затягиваются туже. Наконец, он составляет попытки, но лишь сильнее скалится, когда женская рука властно поднимает подбородок. Выглядит унизительно. Слишком унизительно, что бы потом подружиться. Плевать, плевать на этот мир. Он вообще оказался здесь только ради сестры, сестры которую он не мог оставить здесь одну. Единственная женщина, которая его понимала, которая заботилась о нём. И та, которую он мог защищать до потери пульса, за которую мог умереть, когда ещё был смертным.
- Я бессмертен, дорогуша, - рычит он в ответ. Радужка глаз отдаёт отблеском меди.  Его ухмылка скользит по лицу. Новые виды, серьёзно? Он морщит лоб и отводит взгляд,сменив злость насмешкой.
- Я нужен тебе!  Тебе нужен я, именно я! Я вожак стаи, я альфа и всегда им буду,  без меня моя семья не сделает и шаг....а мы мы тебе нужны, так что давай подумаем, кто больше в ком нуждается.... Мы в тебе или ты в нас?  Вампиры говоришь,  что ж ... я должен прийти в форму после долгого сна и не прочь посмотреть кто эти создания. Мы , волки, дикие животные, а не домашние шавки.   Но, что бы не произошло, даже не рассчитывай. Я уничтожил целую армию, думаешь не справлюсь с девчонкой, которая надумала, что она может управлять нами, как тряпичными куклами? Думаешь натравишь на вампиров и мы побежим в бой?  Мы прекрасно понимаем друг друга, так что нет нужды делать из меня мальчишку. Он закатил глаза и опустился затылком на пол. Это всё раздражало. Всё вокруг, не понятное, новое, неизведанное. Любопытство брало вверх,но идти на поводу? Никогда. Он не привык к рамкам, заточению...его манили леса, просторы и вольность. Во всём и всегда.  Оказаться под волей гнёта женщины, женщины которая воспитана совсем иначе, женщины своевольной, строптивой и властной. Женщины которая не подчинялась, а давила. И дело не в воспитание, канувшем в лету ещё 2000 тыс лет назад. Дело в натуре, которая  с трудом приняла лишь одну женщину, навязанную отцом в жёны. Необычайно красивую, не похожую на любую другую из их деревни.  Её спокойная мудрость, твёрдость убеждений и мыслей, удивляли его. Он не смел её обидеть, хоть и не отличался мягкостью нрава.
- Убери верёвки. Я не трону тебя сейчас , даю слово. Подлости меня не учили. - прыснул Кейльхарт, дергая руки.  Мы можем просто договориться, друзья мне не особо нужны, а врагов...я не очень боюсь,  - он дёргает губы в усмешке. Какой то не свойственной, не типичной. Современный жест подсмотренный в этом ящике и  мимические мышцы запомнили его. Что ж, все чему то учатся, особенно, если ты из прошлого, далёкого,забытого и порой не знакомого многим людям.